Забытое чувство (Бездна)

Половину пути до ее дома они прошли молча – бывший «сотрудник» и бывшая преступница – вдвоем: улицы обезлюдели; их шаги гулко отдавались в неподвижном прохладном воздухе. Еще не рассвело, но ночь медленно отступала. Тьма рассеивалась, казалось, нехотя выпуская из своего бездонного чрева знакомые очертания проплывающих мимо зданий. 

Чуть раньше Аня (ей нравилось, что даже под действием темного, беспощадного времени ее имя звучало как в детстве – переливающийся через все невзгоды в нетронутой зелени сада ручеек чистой прозрачной воды) отвергла предложение Андрея поехать на такси: после сегодняшней неспокойной ночи ей хотелось пройтись пешком, проветрить тяжелую голову. Вообще, честно говоря, присутствие провожатого оказалось для нее нежелательным. Правда, Андрей в этом смысле был, скорее, нейтральным вариантом – он ничего не говорил, а распознать в нем что-то со стороны не представлялось возможным: каменное лицо, механические движения. 

Они прошли закрытый железнодорожный переезд, миновали строймаркет «Уютный дом», занимавший территорию старого автовокзала, и поднялись выше к перекрестку. У неприметного входа в ночное заведение расположилась пестрая стайка молодых людей – трое парней и две девушки. Несмотря на ранний час, они о чем-то громко и весело переговаривались (до Ани с Андреем долетали обрывки фраз). Судя по всему, одна из девушек просила отвезти ее домой, но парни в один голос уговаривали подругу остаться. Вторая девушка не вмешивалась. 

Аня с Андреем, не замедляя шаг, двинулись дальше.

***

После того, как проглотила снадобье, поданное врачом, она ничего не почувствовала. Сдвинулась в угол дивана, подальше от всех, и прислушалась.

В ушах отдавался бешенный ритмичный стук: это ее растревоженное сердце готово было выскочить из груди. Ноги стали чужими. Аня прикрыла глаза и тут же буквально утонула во тьме.

…Ни единого проблеска. Бездна. 

Она попыталась вернуться, но не смогла. Кто-то там снаружи надежно затворил дверь. Девушка оказалась под водой, на глубине нескольких десятков метров. Паника не заставила себя ждать, кровь гулко застучала в висках. Ноги одеревенели, руки бесполезно засучили в безжизненной пустоте.

Много раньше, еще до Паши (неужели такое действительно было?) – она ведь сознательно обрезала все концы, оставив лишь то, что связано с ним, – единственной страстью Ани была вода. Ежедневные тренировки в городском бассейне: ни с чем не сравнимое чувство победы всякий раз, когда неукротимая стихия покорялась ей, и рождался новый элемент! На земле такое было просто невозможно! 

Но потом, потом… после ужасной смерти Паши, вместе с внезапным исцелением от зависимости в опустевший дом Ани пришла бессонница и повторяющийся кошмар: она тонет под черной, непроницаемой толщей воды. Или даже не воды вовсе… Снова и снова. Воздух в легких быстро заканчивается, начинается агония. А пробуждение все не наступает. 

Вот как сейчас! 

Аня закричала: из нее вырвался сноп маленьких воздушных пузырьков и тут же растворился в колышущейся тьме. Вода заливала горло, легкие… Аня отчаянно сопротивлялась, неумело загребая руками, словно ребенок. 

И в этот момент какая-то сила извне буквально вытолкнула ее наверх! 

…Она увидела своего врача. Он был рядом, как тогда… нырнул за ней во тьму и вытащил на свет. Аня сделала глубокий судорожный вдох и закашлялась.

Чья-то рука схватила ее за плечо. Аня повернула голову. Рядом, в двух шагах стоял Андрей, а за его спиной возвышался дом, в котором она жила (отсюда можно было разглядеть синюю рифленую крышу и окна верхних этажей, выходящих на дорогу).

Андрей заставил ее остановиться.

— Идите дальше, не оборачивайтесь, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Я догоню. 

Аня безвольно повиновалась. Видимо, из-за этой внезапной растерянности и дезориентации: почти забытое прошлое вдруг соединилось с настоящим! 

Только на вершине небольшого пригорка она осмелилась обернуться. Андрей стоял внизу на том же месте и о чем-то беседовал с тремя парнями, теми самыми из ночного клуба. Подруг с ними уже не было. Аня не испугалась, чувства словно заблокировало, но машинально ускорила шаг. 

Уже подходя к дому, она вдруг ощутила какое-то смутно беспокойство. 

Возле подъезда, на лавочке, прозванной в народе неблагополучной (ее так и не убрали, хотя еще полгода назад жильцы все как один подписались под меморандумом) в рассветной дымке сидел мужчина неопределенного возраста. Нагнувшись вперед и спрятав ладони между колен, он сдвинулся на краешек сиденья и как будто бы дремал. Его потрепанная грязная ветошь источала смрад гниения, которое Аня почувствовала даже на расстоянии. 

Проходя мимо, она снова прибавила шаг. Но у дверей подъезда замешкалась: ключи, всегда появляющиеся в нужный момент, вдруг затерялись в сумочке, где-то под новым косметическим набором. Аня пыталась разгрести непослушными пальцами…

— О! – раздалось сзади, совсем близко, с совершенно искренним изумлением. Затем последовал еще какой-то звук, похожий на отдаленное бурчание в переполненном водостоке. 

Аня нащупала что-то. Но в этот момент за ее спиной послышались приближающиеся шаркающие шаги. Что-то зашуршало, затем тихо звякнуло. 

Аня резко обернулась и увидела прямо перед собой настоящее чудовище. У него не было лица, только ощерившаяся морда, на которой, судя по всему, вошел в заключительную стадию процесс разложения: тонкая, почти прозрачная кожа свисала клочками, обнажая свежие раны и болячки, верхняя часть головы зияла огромными проплешинами, губы представляли собой растрескавшиеся лопающиеся нарывы, из которых сочилась ядовитая жидкость. 

Существо кинуло жадный взгляд на стоящую перед ним девушку, из разверзшейся бесформенной дыры на месте рта выглянули черные пеньки зубов. Одна скрюченная рука уже потянулась к жертве.

Аня, все еще пребывая в каком-то полусне, блокировала атаку. Существо удивленно посмотрело на свой отросток, без каких-либо видимых причин повисший в воздухе, затем снова на девушку. Вытянуло вторую руку, сжимающую кухонный нож. Лезвие, заметила Аня, было все в бурых разводах то ли ржавчины, то ли крови. 

Аня не испугалась, но мысленно пожелала скорейшего появления Андрея. Девушка быстро прикинула свои шансы. Дверь подъезда находилась прямо за спиной, но ее еще следовало открыть и каким-то образом протиснуться внутрь, при этом сумев не впустить вслед за собой непрошенного гостя. 

Аня окинула взглядом, насколько позволяла ее нынешняя позиция, небольшой дворик, примыкающий к торцу соседнего дома. Кричать было бессмысленно. Как и надеяться на своевременную помощь случайного прохожего. Дворник! Во сколько он здесь появляется? Не поможет, так хотя бы отвлечет внимание… 

Рука с ножом сделала резкое движение. Аня успела прикрыться сумочкой, но лезвие без труда вспороло ее (дешевый кожзаменитель, без вставок), и девушка почувствовала в районе груди посторонний предмет: лезвие проткнуло грудную клетку. Вместе с болью Аня ощутила, как по животу медленно стекает струйка крови. Из глаз брызнули слезы. Девушка издала отчаянный вопль, но услышала лишь протяжный хлюпающий вздох. 

Рука существа, до этого все так же безвольно висевшая в воздухе, неожиданно пришла в движение и схватила Аню за горло, сдавила его. Существо радостно взвизгнуло и притянуло девушку к себе (лезвие проникло глубже). Аню обдало смесью перегара и дерьма. Она зажмурилась. Невероятно, но страха по-прежнему не было. Оставалось лишь осознание надвигающейся беды. 

Аня отпустила сумочку – та буквально повисла на ноже, пригвожденная к ее груди, – и медленно подняла руки к лицу своего мучителя. Пальцы без труда отыскали ложбинки глаз и тут же вонзились в них с неистовым отчаянием. Существо заверещало нечеловеческим голосом, но лишь на секунду ослабило хватку, чтобы затем с удвоенной силой стиснуть горло жертвы. Просачивающийся в него воздух теперь превратился в колючую проволоку, которая больно скребла изнутри, доставляя нестерпимые муки. 

Аня выдавила глаза нападавшему, она поняла это, когда те медленно вытекли сквозь ее пальцы. Звуки, изрыгаемые существом, стали громче, почти оглушили девушку, их уже можно было принять за вопль, но Аня по-прежнему находилась в смертельных тисках. 

Руки девушки ослабли и просто повисли вдоль тела. Она уже не чувствовала вообще ничего. Только где-то на задворках затухающего сознания колыхался едва различимый огонек. Из последних сил Аня попыталась дотянуться до него, вобрать в себя как спасительный светоч... 

Получилось! Он расцвел, распахнулся перед ней! Уже через мгновение света стало так много, что он вырвался наружу. Безглазое существо обожглось им и в ужасе отступило. 

Нож упал на землю вместе с сумочкой Ани. Она же через раны на месте глаз существа проникла внутрь. Различила крошечные вспышки электрических разрядов, быстрее скорости света перемещающихся по закоулкам бесчисленных лабиринтов мозга чудовища. Сделав последнее усилие, Аня столкнула их. 

Существо конвульсивно задергалось, словно в эпилептическом припадке и, рухнув на землю, забилось в предсмертных судорогах. 

Аня решительно развернулась и зашла в подъезд. Свет погас, – видимо, снова перегорела лампочка, – но того, что просачивался с улицы, хватило, чтобы девушка без происшествий добралась до двери своей квартиры, благо та находилась на первом этаже. Трясущимися руками Аня попыталась всунуть ключ в замочную скважину, однако тот предательски соскальзывал. Лишь по истечении некоторого времени ей все же удалось добиться своего. (Дверь была закрыта на один оборот). 

Аня с облегчением ввалилась в собственную прихожую. Захлопнув дверь и скинув туфли, девушка устремилась в ванную. Здесь она сорвала с себя окровавленную блузку и обследовала рану, которая, к счастью, оказалась не глубокой. Кровотечение остановилось, но Аня, тем не менее, тщательно промыла и обработала рваные края раны йодом из аптечки. Только тогда она наконец окончательно отдышалась и умылась. После чего закинула блузку и джинсы в бачок для грязного белья и отправилась в свою комнату. 

Переодевшись, Аня все еще с полотенцем в руках, вытирая на ходу влажные волосы, прошла на кухню. Тут же застыла как вкопанная. На зажженной конфорке возле чайника, в котором отражалась декоративная плитка, украшавшая стены кухни, стояла маленькая турка с обгоревшими боками, и в ней, пузырясь, закипало некое белесое вещество. 

Аня в ужасе попятилась, а наткнувшись спиной на дверной косяк, едва не вскрикнула от неожиданности. Почувствовала, как снова закровоточила рана на груди. «Два оборота, – мелькнула пугающая мысль. – Я всегда закрываю дверь на два оборота ключа». 

Прижимая к груди мгновенно промокшее полотенце, Аня выбежала в гостиную. Где уже без удивления обнаружила приоткрытую дверь лоджии в дальнем конце комнаты. Оттуда доносился явственный запах только что выкуренной сигареты. 

— Нет, – прошептала Аня, – нет. 

Но в голове уже билась другая мысль, перед которой разом померкли все остальные: если дверь закрыта на один оборот ключа, значит… Паша дома. «После того, как заболел, – вдруг отстраненно подумала Аня, – он стал очень много курить». 

Недавно выстиранная занавеска на двери лоджии медленно надувалась от проникающего в комнату сквозняка.

— Это ты? – спросила Аня странно дрогнувшим голосом у неясных силуэтов, которые видела отсюда на полу лоджии. Утро так и не наступило, весь город за окном казался укрытым одной гигантской тенью. 

Ответа не было. Но девушка расслышала тихие шаги.

— Нет, – повторила она. Кажется, на этот раз еще тише. – Тебя нет. Она убила тебя. Твоя болезнь тебя сожрала. 

До Ани донесся едва различимый смешок. Она узнала его, конечно. Затуманенное сознание пыталось слабо протестовать, одновременно посылая ей выцветшие картинки из прошлого: небрежно улыбающийся Паша, уличенный в краже котлеты из ее тарелки; спящий Паша рядом с ней, издающий душераздирающие звуки. Еще более блеклая картинка: Паша с сильно изменившимся лицом и темными – уже не карими – глазами, в которых не различить зрачков. И, наконец, последняя: какой-то тощий парень – бледное лицо, длинные худые руки в незаживающих язвах… и знакомый шрам под подбородком. Кажется, еще подростком он однажды упал с качелей. 

…«Я не оставлю тебя»... 

Как-то она пришла к нему в больницу, все уже было кончено. Лежа на грязно-серой простыне, такой худой, что едва оставлял отпечаток тела, он вдруг поднял глаза, чистые, почти прозрачные, впервые за последние три года ни с чем не смешанные, и прошептал меловыми губами: 

— Я не оставлю тебя. 

Как в какой-нибудь сопливой мелодрамке из тех, что он изредка включал для создания (его слова) необходимого настроения. Да только она знала, что он любил эти дурацкие женские фильмы, не раз заставала его одного за просмотром с повлажневшими глазами, которые он тут же торопливо прятал.

Сердце защемило так, что в какой-то момент Аня по-настоящему испугалась, подумала, не попросить ли у дежурившей в коридоре медсестры какой-нибудь таблетки. Но все обошлось. Он уже не дышал. Теперь она сидела одна в палате для безнадежных, тупо уставившись в плохо выбеленную стену.

…Тогда они еще жили вдвоем и, наверное, были счастливы, хотя и не замечали этого. Она училась в институте, будущий экономист, и подрабатывала в магазине. Он занимался ремонтом бытовой техники. В выходные выбирались на городскую дискотеку в ночной «Диалог», где все когда-то и начиналось. Оттуда он уже без прежнего смущения провожал ее и укладывал в постель. Простая обыденность. 

Но потом… у него вдруг появилось новое увлечение из прошлой жизни, той самой, в которой он едва не угодил в тюрьму. Аня сразу заметила эти резкие перемены: он теперь постоянно пребывал в скверном настроении – обращенный в никуда застывший взгляд, тупое выражение лица, молчание. Его странные отлучки из дома становились все более частыми и внеурочными: он мог уйти глубокой ночью и вернуться только под утро совершенно опустошенным и каким-то обезличенным. Причиной тому были отношения, которые он, вобщем-то особо не скрываясь, завел на стороне. Отношения с белым порошком в маленьком бумажном конвертике. 

«Дешевка! Тварь! – вдруг послышалось из глубины лоджии. Слова отскакивали от стен как эхо, долетавшее из далекого далека. – Ах ты тварь!» 

Зажмурившись, Аня прижала руки к ушам и попыталась закричать, чтобы заглушить вопли мертвеца. Но у нее не хватило сил. 

Нет, нет… 

Как-то она раньше обычного вернулась домой из магазина и застала его на кухне увлеченно кипятящим что-то в старой турке – оттуда поднимался неприятный кисловатый дурман. Она не остолбенела и даже не удивилась, потому что уже знала обо всем и, вероятно, подсознательно подготовилась к этому. Он же как будто и не заметил ее появления. Ни слова не говоря, Аня прошла в комнату и стала собирать вещи. Не закончив, вдруг в порыве внезапной ярости ворвалась на кухню и, схватив с плиты турку, выплеснула ее содержимое в раковину. Паша больно оттолкнул ее: «Ах ты тварь!» – и, мгновенно оценив масштабы потери, с размаху ударил в голову. Аня отлетела обратно к двери. Паша было повернул вслед удивленное лицо, но тут же, опомнившись, бросился к раковине и занялся более важным делом: начал быстро выскребать оттуда белесую жижу. 

Она так и не ушла от него, хотя похожие сцены повторялись теперь едва ли не ежедневно. И дело, вероятно, было даже не в любви, – а она все еще любила его, – и не в пресловутом Стокгольмском синдроме (да, мы тоже кое о чем читали), а в том, что ей просто не хватило самообладания. Она не знала, что делать с этой внезапно свалившейся на нее бедой, и не было никого рядом, кто мог бы помочь ей. В конце концов, она просто смирилась. 

Как там? Во здравии и в хвори?.. 

Дальше был безумный полет, все чаще прерываемый болезненными падениями. Поиск дозы, кутеж, отходняк… Поиск дозы, кутеж, ломка… Поиск дозы, поиск дозы, поиск дозы… Пашина болезнь. 

Он не бросил даже когда узнал. Но, тем не менее, стал более осторожным, чтобы не заразить ее. А ей было все равно. Пока однажды его не увезли на «скорой», вызванной кем-то из чересчур заботливых соседей, а у нее не начался самый страшный приступ абстиненции. Она не могла встать с кровати и несколько суток корчилась в чудовищных судорогах. Мир исчез, в голой комнате остались только она и выедающая разум Боль. Она ждала смерти. Нет, жаждала ее. 

Но однажды – она не знала времени – ей все же удалось подняться. Кое-как она прошаркала к окну и выглянула на улицу. Была осень, пора увядания. Холодная луна скрылась за завесом туч, и только ветер безрадостно швырялся опавшими листьями под жухлым светом фонарей. Аня увидела в окне собственное отражение – скелет, обтянутый прозрачной желтоватой кожей. Он неприветливо ощерился ей. 

Она резко отпрянула и, оступившись, едва не упала. Медленно нагнулась и подняла из-под ног то, что едва не стоило ей сломанной лодыжки. Это было кольцо, подаренное Пашей на их первую годовщину. Потускневшее золото и маленький драгоценный камень. Помнится, Паша сетовал, что потратил на него почти всю свою месячную зарплату. Кольцо поблескивало в бледном свете, пробивавшемся из окна, как какой-то таинственный артефакт. 

Аня разрыдалась. В ту ночь она снова не спала. Как и во все последующие. Видимо, такова была цена ее исцеления. 

Первые дни и недели после ухода Паши она работала как проклятая: брала по две смены в солярии, где временно трудилась уборщицей, а, придя домой, без устали отмывала квартиру, снова и снова, снова и снова. Ей казалось, что этот кисловатый запах, запах распада и тлена, въелся насмерть и ей уже никогда не избавиться от него. Пробовала продать квартиру, для чего собственноручно развесила объявления по городу и на нескольких соответствующих сайтах, но все было без толку. 

Ночами Аня рисовала. Она содрала все обои в их с Пашей комнате, которая принадлежала теперь ей одной, и с затаенным чувством страха и ликования начала обрисовывать стены. Вышло совсем неплохо, что несказанно изумило ее (раньше она никогда не рисовала), настоящий пейзаж: тихая тенистая заводь под сенью величественных седых тополей, по которой плывет легкая рябь и одинокая лодочка у берега, но не брошенная, хозяин должен вот-вот вернуться. 

В одну из таких ночей в ее дверь постучали, негромко, но решительно. Странный высокий человек, стоящий на лестничной площадке, назвался специалистом по проблемам со сном. Кто это? И как он ее нашел?..

«Я не оставлю тебя»…

Но оставил, не так ли? Сначала сделался частью... нет, центром ее жизни, самой сердцевиной, а потом втравил в свои жуткие делишки. Знал, что она не могла по-другому, что все закончится именно так и все же не остановился. Не спас ни ее, ни себя. 

Шаги на лоджии – если это действительно были шаги – стихли. Ни звука. Аня тяжело вздохнула и оторвала от груди набухшее кровью полотенце. Она прекрасно осознавала, что в любую секунду может потерять сознание, что ей необходимо сейчас же, пока не стало слишком поздно, вызвать «скорую». Но не двигалась с места. 

Она ждала. 

Он молчал. 

Аня закрыла глаза и тут же почувствовала сильную слабость. Ноги буквально подкосились, и она рухнула на колени. Снова захотелось заплакать, разрыдаться, но слез не было, наверное, из-за сильного обезвоживания, вызванного потерей крови. Кажется, в этот раз подняться уже не получится... 

Какой-то шорох.

Аня с трудом оторвала от пола свинцовую голову. Занавеска на двери лоджии снова задвигалась, будто поплыла по воздуху. Больше ничего. 

Или… 

Аня прищурила глаза. Комната вокруг расплывалась, превратившись в большое смазанное пятно. Но на какую-то долю секунды фокус вдруг вернулся, она увидела четко и ясно. Всего лишь силуэт, там, за занавеской. 

Это был он. Стоял, прикрытый тонкой кружевной сеткой, и просто смотрел на нее. Не улыбался, скорее всего, на его лице застыло это вечное выражение нерастраченной детской печали, всегда приводившее ее в неописуемый восторг. 

— Я не оставлю тебя. 

Уронив полотенце, Аня медленно поползла к раскрытой двери лоджии. За ней потянулся кровавый след…