Комната с привидением (Незаконченный разговор)
Глеб сидел на кухне Вячеслава Олеговича (специалиста по расстройствам сна по второму образованию) и пил остывающий чай. За окном была ночь, фонари отбрасывали большие бледно-оранжевые пятна света на дорогу возле дома. Глеб чувствовал себя лучше, чем в прошлый раз, но за все время так и не поднял головы.
— Это был не сон, – сказал Глеб. Голос прозвучал глухо. – Я не мог вернуться оттуда, она… оно не пускало меня.
Вячеслав Олегович, сидевший напротив, задумчиво разглядывал свой край стола.
— Как вы это сделали? – спросил Глеб. – Сила внушения?
Вячеслав Олегович шумно вздохнул. Затем вдруг решительно поднялся и направился к выходу.
Чуть замешкавшись, Глеб проследовал за ним. Увидел хозяина квартиры перед дверью, ведущей во вторую комнату. Свет из кухни едва доставал до середины длиннющего коридора, но Глеб смог разглядеть, что стоял Вячеслав Олегович не двигаясь, не сводя застывшего взгляда с дверной ручки. Глеб буквально очутился у едва различимой размытой границы сгущающейся тьмы.
Хозяин квартиры очень медленно протянул руку (Глебу показалось, что она дрожит) и повернул ручку. В замке громко щелкнуло, дверь отворилась, открыв ровный черный провал в стене, из которого пробивались тусклые блики света, – должно быть, от близстоящего фонаря с улицы. Более не задерживаясь, Вячеслав Олегович шагнул в этот провал, как в зев лифта.
Глеб тут же нырнул в темноту. Но когда до открытой двери оставалась всего пара шагов, он вдруг услышал какой-то звук, донесшийся из комнаты, и снова остановился. Прислушался. Звук оказался знакомой полузабытой мелодией. Той, что все время крутится в голове, но не желает быть узнанной...
Глеб спокойно продолжил движение и вскоре уже тоже стоял на пороге второй комнаты.
Через не зашторенное окно сюда действительно проникал свет от фонаря, чуть разбавлявший полумрак, еще более густой, чем в коридоре, и выдававший лишь смутные очертания окружающих предметов.
Внезапно комната вспыхнула. Глеб зажмурился.
— Простите, – сказал Вячеслав Олегович, выходя из-за спины гостя.
Глазам последнего понадобилось еще несколько секунд, чтобы привыкнуть к этому резкому освещению. Когда же он наконец смог полностью раскрыть их, то увидел, что находится в хозяйской спальне.
Широкая кровать занимала большую ее часть. В одном углу стоял туалетный столик, в другом – высокий шкаф светлого дерева. Где-то посередине, у стены громоздилась подставка с музыкальным центром и колонками; светлые обои с летними цветами будто раздвигали замкнутое пространство комнаты. Линолеум на полу отражал свет регулируемой люстры под потолком, а у подножья кровати, по одному с каждой стороны, лежали два овальных коврика в виде отпечатков огромных медвежьих лап.
Во всем окружающем порядке чувствовалась заботливая женская рука и какая-то музейная завороженность.
Мелодия тем временем взяла новый виток и легко взмыла вверх. Глеб вспомнил ее: «Эверловинг» Моби. Она заполнила собой каждый сантиметр комнаты! Но в этот момент хозяин квартиры оказался возле музыкального центра, и мелодия оборвалась.
— Это Мила, моя супруга, – виновато пояснил Вячеслав Олегович, – хотела, чтобы в комнате запускалась музыка всякий раз, как только сюда кто-то заходит. Я совсем забыл.
Глеб еще раз огляделся. Зеркало на туалетном столике было покрыто слоем пыли. В некоторых местах на обоях проступала желтизна. И даже свет от люстры казался каким-то мутноватым, словно пропущенным через тусклое стекло. Сюда уже очень давно никто не заходил. Странно, ведь…
И вдруг Глеб увидел ее, саму хозяйку спальни! Она сидела на пуфике перед туалетным столиком, распустив свои длинные каштановые волосы, и критично оглядывала себя в пыльном зеркале. Молодая, цветущая и какая-то невесомая, словно тоже готовая вот-вот воспарить над всем этим запустением.
Повернула голову и одним быстрым движением собрала волосы в хвост, закрепила резинкой. Взяла карандаш и начала подводить брови.
— Не надо, – попросила она, не поворачиваясь.
— Что? – не понял Глеб.
— Смотреть на меня так, словно ничего не случилось.
Глеб согласно кивнул, но, конечно, даже не попытался отвести взгляд.
Она принялась за ресницы. Открытое лицо с маленькой ямочкой на подбородке, которую даже сейчас намеренно скрывал ее разворот головы, нахмурилось, и через узкий лоб тут же протянулась одна-единственная морщинка. Ярко-голубые, широко раскрытые глаза отстраненно наблюдали за процессом макияжа. Гораздо больше их интересовал Глеб, стоящий рядом.
Он улыбался.
— Тебе, конечно, все это кажется сущим пустяком, не так ли? – с обидой в голосе спросила она, в то время как щеточка осторожно касалась тоненькой ресницы и расправляла ее полупрозрачные края. – Как всегда!
— Да, – тут же, не задумываясь ответил Глеб. – По сравнению с тем, чему я сейчас становлюсь свидетелем, все остальное в этом мире кажется мне крошечным и ничтожным.
Она чуть скривила ненакрашенные губы.
— Это твое знаменитое красноречие, которым ты иногда зарабатываешь на жизнь. Я больше не верю ему!
Неожиданно она повернулась (на ней было простое домашнее платье со свободной талией), и Глеб увидел кое-что еще, помимо обиды и отчаяния, в ее взгляде: непоколебимую решимость. Глеб испугался. Как никогда раньше! В одно мгновение все вокруг померкло и уменьшилось до размеров атома. Сердце перестало биться и застыло в груди холодным, бесполезным комком.
— Знаешь, какие слова самые ценные? – тихо спросила она.
В этот момент он не смог бы ответить, даже если бы очень этого захотел. Язык намертво прилип к нёбу.
— Те, что люди давно перестали говорить.
Она резко встала. И он точно знал, о чем она сейчас думает и на что мучительно пытается решиться. Она спешно направилась к двери, где он ее и перехватил, так неожиданно, что она непроизвольно вскрикнула. Он увлек ее к кровати. Она попыталась вырваться, но он удержал. Усадил рядом с собой.
— Пусти, – попросила она, прекратив сопротивление. Отвернулась от него.
Холод и опустошенность…
— Прости меня, – с трудом выдавил он. – Я был не прав.
Она посмотрела на него с искренним удивлением.
— Я уважаю твое решение, полностью доверяю тебе и согласен на любые возможные и невозможные перемены в нашей жизни.
В ее взгляде появляется неожиданный интерес. Затем следует долгий вздох облегчения. Она закрывает глаза, он незаметно придвигается ближе. В этот момент она вдруг полностью расслабляется и опускается на подушку. Он снова, но еще осторожнее заглядывает в ее лицо.
С ужасом замечает неожиданные перемены... Кожа на этом лице будто истончается, выдавливая скулы. Под глазами образуются черные круги. Да и сами глаза меняют цвет, пустеют, блекнут, взгляд их становится неосмысленным, страдающим. Она дышит с тяжелыми хрипами, жадно заглатывая воздух. И больше не смотрит на него, уставившись куда-то в сторону.
Ее растрескавшиеся губы шепчут что-то невнятное…
Последний вдох.
И тут внезапно ее глаза заполняются темной дымкой, которая полностью поглощает зрачки. Губы растягиваются в улыбке. Чужой улыбке, больше похожей на неуместную гримасу. Умирающая издает отчетливый смешок.
Затем все так же неожиданно проходит. Но к нему возвращается лишь иссохшая омертвевшая плоть. Скорлупа. Внутри – пусто. Он чувствует эту зияющую пустоту.
Ее больше нет. Она ушла. Спаслась, оставив его одного.
Мозг пронзает страшная мысль: она предала его!
Горло сжимают спазмы. Откуда-то изнутри подкатывает страшная неумолимая волна и, сметая все на своем пути, вырывается наружу…
Глеб снова посмотрел на кровать. Никого. Заправленное покрывало осталось нетронутым.
Вячеслав Олегович медленно прошел мимо гостя к окну.
— Ваша жена, – едва выдавил Глеб. Слова больно скребли по пересохшему горлу. – Что с ней стало?
Долгое молчание.
— Нам сказали, что она больна.
— Лейкемия, – прошептал Глеб пораженно и тут же вздрогнул, словно испугавшись собственного тихого голоса. Лихорадочно отыскал глазами идеально убранную постель. – Но никакой болезни не было. Вернее…
— Имелись все сопутствующие внутренние и внешние признаки. (Всего на мгновение выхолощенный лекторский тон дал трещину, обнажив то, что таилось внутри: безмерное горе). Однако… с учетом последующих событий, теперь я вынужден согласиться с вашими выводами, какими бы неправдоподобными те ни казались.
Глеб дотронулся до своего лица. Оно было влажным от слез.
— Это то самое проявление! – Он вновь посмотрел на хозяина квартиры. – То, что я видел в самолете! Что это?
Тяжелый сухой вздох, похожий на шелест опавших листьев.
— Я не знаю, – сказал Вячеслав Олегович. – Это нечто, выбивающееся из моего собственного представления об этом мире. Она… – Тут хозяин квартиры запнулся, но быстро взял себя в руки. – Оно было внутри Милы. Оно медленно, на протяжении трех месяцев вытягивало жизнь из моей жены, и порой я обнаруживал в ней признаки этого чужого присутствия…
— Она говорила с вами в период болезни? – спросил Глеб.
— Очень мало. Ее последние дни мы прожили без слов.
Вновь наступило тягостное молчание. Вячеслав Олегович так и стоял у окна, не двигаясь. В затемненном снаружи стекле отражалась почти вся комната, и хозяин квартиры, должно быть, заметил, как гость позади него вдруг оживился.
— А сеансы гипноза? – медленно проговорил Глеб. – Вы практиковали подобное до случившегося с вашей женой?
— Нет. – Вячеслав Олегович неожиданно обернулся. – После ухода Милы изменилось не только все, что меня окружало, но… и я сам.
Они встретились взглядами.
— Вы хотите сказать, что только после смерти жены обнаружили в себе эти... сверхъестественные способности? – Слово прозвучало шероховато и неуместно, будто Глеб попытался втащить в комнату стол для спиритизма. Он, кажется, даже заметил, как поднялись уголки губ собеседника, символизируя легкую улыбку.
— Это не совсем то, чем кажется на первый взгляд, – ответил Вячеслав Олегович без тени иронии. – Воздействие, которое я был вынужден использовать в отношении вас… Я не могу применять его к другим людям. Во всяком случае, пока. Это что-то вроде локальной сети, если хотите, действующей только между своими.
Вячеслав Олегович многозначительно посмотрел на гостя. Глеб ощутил неприятный холодок в области спины.
— «Между своими»? – повторил он. И ошарашенно уставился на хозяина квартиры. – Я не понимаю.
— Скажем так, вы – не единственный мой пациент с подобными симптомами. Как вы уже успели заметить, в наших случаях прослеживаются кое-какие определенные параллели, и это лишь малая часть, лежащая, так сказать, на поверхности. Но если заглянуть глубже, нам предстанет кое-что еще, не менее занятное. – Вячеслав Олегович сделал паузу и снова взглянул на своего единственного слушателя. – Скажите, Глеб Николаевич, изменилось ли что-то, помимо всех сопутствующих физических и психологических последствий, с началом вашей бессонницы? Что-то, влияющее на ваше личное отношение с окружающей реальностью?
Глеб казался совершенно потерянным.
— Простите, я не…
Вячеслав Олегович терпеливо вздохнул.
— С тех пор, как не стало Милы, я не провел ни одной лекции. Ни разу не переступил порог студенческой аудитории.
— Наверное, это естественно, – осторожно сказал Глеб. – Переживания, в конце концов, сделали свое дело.
Вячеслав Олегович медленно покачал головой.
— Вы действительно не поняли. Преподавательство всегда было неотъемлемой частью моей жизни. Я не мыслил себя без этого. – Он помолчал, очевидно, собираясь с духом. – Но теперь я стал… бояться. Ужасно бояться своего рабочего места, где раньше чувствовал себя как рыба в воде, и приходящих туда людей. – Еще одна вынужденная пауза. – Я больше не могу преподавать.
Глеб все стоял посреди этой странной комнаты, заполненной чужими призраками, и недоуменно глазел на ее нынешнего единственного владельца, совершенно перестав ощущать вообще что либо. Из него словно разом выкачали все чувства и эмоции, забив оставшуюся пустоту ватой.
— Но какое все это имеет отношение..? – Собственный голос доносился до него словно издалека.
Хозяин квартиры перебил Глеба:
— Те мои пациенты, о которых я вам говорил, с началом бессонницы утратили нечто важное...
Глеб впервые за время их знакомства видел Вячеслава Олегович таким. Лицо хозяина квартиры приобрело непривычную жесткость и остроту, в глубине потемневших глаз, неотрывно следящих за гостем, горели странные огоньки.
— …Но взамен получили кое-что, не доступное другим, обычным людям. Кое-что, не поддающееся рациональному объяснению. – В этот момент Вячеслав Олегович казался почти безумным. И полуулыбка, чуть тронувшая побелевшие губы, усилила впечатление. Глаза прожигали собеседника насквозь.
Глеб попятился. Но Вячеслав Олегович решительно покачал головой.
— Вы не понимаете. – Вернулся прежний бесстрастный тон. – Это сильнее вас. Вы не сможете справиться в одиночку…
Но Глеб уже выбежал из комнаты. Линолеум в коридоре вдруг сделался предательски скользким, Глеб едва удержал равновесие. Он боялся обернуться. Ноги внезапно налились свинцовой тяжестью, как в кошмарном сне.
Еще пара шагов… Вот и дверь! Глеб с трудом непослушными пальцами повернул ручку замка и открыл ее. Выскочил в коридор. Густые тени, заполнившие узкое пространство, были неподвижны, но Глеб все равно старался огибать их.
Дальше – вниз по лестнице, еще быстрее! Тяжелые шаги казались оглушающими в зловеще притихшем доме. Глеб то и дело спотыкался, перескакивал через три ступени подряд, рискуя в кромешной тьме вылететь прямо на бетонные выступы и раскроить себе череп, но не сбавлял скорости. Чувствовал, что стоит только помедлить, попробовать перевести дыхание, как его тут же настигнут и вернут назад, в эту страшную комнату, наполненную горем и безграничным безумием.
Глеб выбежал из подъезда. Желтый заскорузлый глаз луны, пялившийся на двор, скрылся за тучей, и теперь тот тонул в серой мглистой темени. Глеб поспешил к машине.
Она стояла на месте, возле большой трансформаторной будки, сонно приткнувшись передним бампером к низкой газонной ограде. Глеб буквально запрыгнул внутрь и вставил ключ в замок зажигания. Повернул его. Однако вместо привычного ворчания двигателя, устало набирающего обороты, из механического нутра «Нивы» донесся только тихий щелчок.
Глеб попробовал снова. Но еще до того, как и эта попытка не увенчалась успехом, понял, в чем дело: «Он не даст мне уехать!»
Руки устало соскользнули вниз.
«И что же? – возопил внутренний голос. – Ты будешь просто сидеть тут, окутанный мутной темнотой, запертый в бесполезной жестяной коробке, и дожидаться безумца с горящими глазами?!»
В отдалении действительно, как по зову, мелькнул неясный силуэт. Глеб пригляделся. Кто-то шел к нему от подъезда. Не торопясь. Уверенный, что точно успеет…
Глеб снова дернул ключ зажигания.
Щелк-щелк!
Ничего.
Силуэт приближался, обретая знакомые очертания.
Глеб откинулся на сиденье и прикрыл глаза. О том, чтобы бежать, не могло быть и речи, – ноги были ватными, голова снова раскалывалась. К своему изумлению, Глеб вдруг понял, что больше не ощущает собственного сердцебиения, которое всего секунду назад отдавалось, кажется, даже где-то в горле. Сердце теперь работало в замедленном режиме, если такое вообще возможно.
Глеб посмотрел на ключ зажигания, тускло поблескивающий в замке. Даже теперь легко угадывался замерший неподвижно витиеватый символ на брелоке. «Как я это сделал? – спросил себя Глеб. – Там, в этом видении, когда оно пыталось убить меня?» И сам же ответил: «Я просто позволил себе освободиться».
Он сделал глубокий вдох. Попытался заново запустить привычный ритм сердца. Раз, два, будто проворачивал в голове заводную рукоятку, как ключ в будильнике. Раз, два. Но вместо красного комочка, оплетенного сеткой вен, увидел мысленным взором провода, тянущиеся от оси руля к коробке реле зажигания. Оно было пустым, буквально ощутил Глеб, обесточенным.
Раз…
Теперь он представил синий колючий заряд в голове. И резко столкнул его вниз. Тело дернулось и содрогнулось в мощных конвульсиях. Голова Глеба врезалась в верхнюю подушку кресла, едва не сплющив ее. Пальцы рук намертво вцепились в сиденье.
Два!
Подавшись вперед, Глеб освободил – отдал – заряд реле.
Внезапно машина завелась! Двигатель взревел. Фары пронзили двор снопами света и выхватили из темноты человека в плаще. Он уже преодолел половину пути от подъезда до трансформаторной будки.
Мгновенно среагировав, Глеб дернул ручник и вырулил со стоянки, – свет фар, будто играясь, запрыгал по темному фасаду дома. Но перед тем как покинуть двор, Глеб успел заметить краем глаза: Вячеслав Олегович остановился в отдалении и провожает машину своего гостя прежним задумчивым взглядом.